М4
мил чилавег
 : Киев
С нами с 27.04.03
Посты: 7876
|
Когда я, родившийся и выросший на Юго-Востоке Украины, смотрю на всех этих невесть откуда взявшихся наглых, хамских, охреневших от собственной безнаказанности “асвабадителей” - гиркиных, здрилюков, пономаревых и прочих - вспоминается одна история, не выдуманная, а произошедшая на самом деле.
Вообще-то я хотел её немножко приукрасить, “обработать напильником” и включить отдельным рассказом в книгу, которую уже несколько лет потихоньку пишу. Но, раз пошла такая пьянка - пусть будет в фейсбуке.
“Сказка - ложь, да в ней намек”… или руководство к действию для власть предержащих. Если же руководства к действию не увидите - ну, пусть будет просто легкое чтиво выходного дня.
p.s. Совпадение имени главного героя со златозубым мэром действительно является абсолютно случайным, равно как и фамилия одного из его соратников. Имена действующих лиц по возможности сохранены.
------------------------------------
УКРОЩЕНИЕ “БОРЗОГО”
------------------------------------
Дело было в начале девяностых годов прошлого века в одном небольшом приморско-рыбацком городке на юге Украины, в аккурат у границы Херсонской области и Крыма. В “большом мире” прошла перестройка, развалился СССР, началась криминальная революция… А городок меж тем жил своей размеренной жизнью.
На косе работали пансионаты - еще “савецкие”, убогие деревянные домишки с туалетом-дыркой на улице и железными рукомойниками, где отдыхали работяги и бюджетники ближайших областных центров. В частном секторе люди сдавали комнаты приезжим, торговали жареным и сушеным бычком, пахлавой, семечками и прочей пляжной снедью - с того и жили.
Поскольку с промышленностью в городе было не то, чтобы плохо, а совсем никак, те, кому не свезло с работой в курортном секторе или удачно расположенной недвижимостью, тянули как могли: кто-то шел торговать на рынок, либо продуктами, либо шмотьем из Одессы и Хмельницкого, другие открывали прибрежные ларьки или наливайки, находились те, кто подавался на заработки в другой город или вообще за границу… Но настоящей удачей для молодых мужчин считалось “попасть в рыбаки”.
Естественно, не те, что с удочкой . Браконьерские рыбацкие артели ходили на икорного осетра и прочую деликатесную рыбу, тогда еще водившуюся в Азовском море. Бизнес был отлажен - рыбу коптили, черную икру катали в фирменные банки “под официоз”, помните, в СССР была такая плоская синяя жестянка - и своими проводниками отправляли на Москву, Питер и Киев. С рыбинспекторами находили общий язык - те “кормились с руки” еще тогда. Были здесь и свои “пираты” - обычно одиночки или пара людей, которые крали сети, выставленные артелями, вместе с уловом. Но если “пиратов” ловили за этим неблаговидным делом - жестоко избивали и топили вместе с лодкой. Да-да, насмерть - правила были такие.
Долгое время городок удивительным образом оставался в стороне от бандитских разборок и бригад, которые вовсю хозяйничали в Симферополе, Херсоне, Запорожье, не говоря уже о Донецке, который тоже был не так далеко. Возможно потому, что был он мал, и деньги тут были “не те” по меркам тех лихих годков. К тому же город жил таким себе родовым укладом, все знали всех, у рыбаков к тому же имелся суровый нрав и огнестрел - поэтому случайные залетные сявки, которые сюда пару раз наведывались, получали крепкую ответку и попросту решали не связываться.
Так было до тех пор, пока в городе не появился Слава Борзый.
Хотя появился - не совсем верно сказано. Борзый был родом из этих мест, но еще подростком ушел на первую отсидку за банальную бытовую поножовщину. Вообще, и к поножовщине в городке относились… м-м-м… либерально, особенно если никто в итоге не умер, но Слава пырнул кого-то не того: то ли мента не при исполнении, то ли прокурора. В общем, дали ему пятерик, и с тех пор Борзого в родных краях никто не видел.
Возобновился Борзый неожиданно спустя почти пятнадцать лет. И с немалым эффектом: приехал на черной “Тойоте” с тонированными стеклами и правым рулем (учтите, начало девяностых на дворе, тогда и “девятка” была верхом крутизны!), привез с собой видик, полбагажника кассет с боевиками и порнушкой и белую собаку породы бультерьер. Первые пару недель Слава обитал у родителей - но довольно быстро подженился на бывшей однокласснице и перебрался к ней в отдельный домик с просторным, укутанным диким виноградом двором в двух шагах от моря.
И вот оттуда Слава и начал свое “покорение Европы”.
Надо отдать должное, парнем он был хоть и не сильно образованным (какие уж там университеты), но довольно неглупым. Имелась в нем харизма, талант мотиватора, а еще - природное чутье в выборе “балансов и противовесов”.
К тому же, как правило, преуспеваешь в том, что любишь - а Слава искренне любил свое дело: десятки раз пересматривал фильмы вроде “Крестного отца”, и никогда не позволял себе надеть малиновый пиджак: только черный костюм, белая рубашка, модный черный галстук ленточкой. И кожанка сверху .
Первым делом Борзый объединил вокруг себя местную шпану, “потерянное поколение”, а также недавних дембелей и нескольких спортсменов. Это было несложно: видик, разговоры за жизнь, про серьезных людей, бригадное братство… Во дворе дома своей невесты Слава оборудовал мини-спортплощадку, разместил маты и боксерские груши. Вскоре “зависать у Борзого” стало в среде городской молодежи престижно, на получивших “допуск к таинству” смотрели с уважением и завистью.
Собственно, именно тогда Слава и заработал свое прозвище Борзый - поскольку завоевывать город начал со стихийных рынков-пятачков и коммерческих палаток, разбросанных то там, то сям. Бойцы Борзого выбирали одну торговую точку - и средь бела дня, “без объявления войны”, за пару минут разносили её в хлам вместе с товаром, иногда поджигая напоследок. Продавцов не то, чтобы не щадили, но особо не воспринимали как живых людей - были и порезанные осколками стекла, и обожженные.
Глядя на происходящее, владельцы палаток, как правило, воспринимали урок с первого раза - и сами шли к доморощенному Дону Корлеоне на поклон.
А что же милиция, спросите вы? Городская власть? И та, и другая на Борзого просто молилась. Да-да. Дело в том, что менты вкупе с чиновниками давно пытались быть “в тренде” происходящих в стране процессов. Ментов не устраивали крохотные поборы с согрешивших предпринимателей (а что если “бизнык” и сам законопослушен, и в заведении у него никто не травится и не убивается?), чиновники также хотели организовать поборы в некую систему. Мешало отсутствие логистики - как взимать дань, если в маленьком городе все всех знают, и скоро о том, что “начальник РОВД берет”, будут судачить на каждой кухне?
И вот тут Борзый оказался в нужное время в нужном месте - потому что “платим Славе за защиту, он делится с ментами и исполкомом”, звучало… ну как-то деперсонализированно, что ли. Вроде и берет начальник РОВД, но напрямую, как жена Цезаря - вне подозрений.
В общем, в свои объятия государевы мужи приняли Славу с радостью - и, естественно, в обмен на ежемесячную ренту предложили определенные дополнительные сервисы: милиция гарантировала поддержку в переговорном процессе с заезжими “братьями”, чем Слава пару раз воспользовался. Кроме того, в сезон правоохранители отлавливали гастролирующих карманников и клофелинщиц в курортной зоне, проводили с ними разъяснительную беседу “как тут у нас все устроено”, после чего те начинали ежемесячно и без проволочек платить “БорзоНалог”.
Но настоящей победой Борзого местные считали то, как он “прикрутил рыбаков”. Это было непросто, поскольку рыбаки, как я писал выше, считались мужчинами суровыми, имели оружие, деньги, вели свой бизнес особняком от остальных. Ни чиновники, ни менты им были не указ, а рыбинспектора с рыбаками предпочитали не ссориться - не могут быть пчелы против меда.
В один прекрасный день Борзый собрал на своей базе “пиратов” - людей, промышлявших кражами улова и сетей. Надо сказать, что почти все “пираты” происходили из рыбацкой среды - и были изгнаны оттуда за пьянство, разгильдяйство или воровство. А значит - затаили обиду на своих бывших соартельщиков, потому что “рыбак” - это и материальное благополучие, и плечо товарища, и определенный статус. Когда гуляли рыбаки - пил-гудел весь городок, и все друг другу были братья.
А “пират” - это самое последнее дело, местные относились к ним чуть ли не как к прокаженным, вплоть до того, что в гости предпочитали не ходить и детей отговаривали от дружбы с пиратскими пацанами-девчонками.
Кроме того, “пираты” работали в одиночку или совсем маленькими экипажами, и при встрече - на горячем - с рыбацкой артелью на промысле шансов у них не было никаких, выйти живым из такого попадалова считалось большой удачей…
Двумя днями позже описанной выше встречи один из соратников Борзого, некий Рома Белорус, вместе с делегатом от пиратов по кличке “Мичман” и двумя рядовыми бойцами пожаловал в “Херсонскую артель”. Рыбацкие артели в городке именовались либо по фамилии семьи, которая ею управляла, либо по рынку сбыта. “Херсонская” - второй случай: рыба и икра шли на Херсон, где работал местный сбытчик. “Херсонцам” повезло со сбытчиком, который брал большие объемы и дальше отправлял на Одессу, Львов, Николаев, даже в Россию и Белоруссию. Они экономили на собственной логистике, потери товара в результате кражи сбытчиками или рейдов ОБХСС также стремились к нулю… В общем, дела у артели шли хорошо, её считали одной из самых преуспевающих в городе.
Рома с Мичманом - естественно, от имени Борзого - вежливо, но настойчиво, предложили “херсонцам” поделиться. В ходе переговоров сторонам не удалось достичь взаимопонимания по ключевым вопросам: Белорус лишился нескольких зубов, одному из бойцов проломили голову, другому - сломали ребра.
А еще через несколько дней артель “херсонцев” ушла на промысел - где и была атакована “объединенной пиратской флотилией” под руководством Мичмана. Вернулись рыбаки избитые, деморализованные, без оружия и на веслах (моторы с баркасов сняли) - а еще без четырех человек. Тела двух из них через несколько месяцев прибило к берегу в разных местах, еще двое так и сгинули без вести.
А когда вернулись - на месте своей базы обнаружили пепелище. Через несколько часов после ухода рыбаков на промысел Борзый посетил артель самолично - со значительным подкреплением и несколькими канистрами бензина. Здание выгорело дотла - а самое страшное то, что в огне погиб молодой рыбак, которого оставили за сторожа, и его девятнадцатилетняя девушка - дочка одного из артельщиков.
На следующий день Слава имел долгую беседу с начальником РОВД - все же для маленького городка “минус шесть человек” за день это слишком. Однако финансовые аргументы, приведенные Борзым, перевесили все остальное - предполагаемая доля с рыбацких артелей превосходила весь cash flow, собираемый Славой с города, вместе взятый, а значит, и ментовская доля взлетала до небес.
...Историю с рыбаками назвали несчастным случаем: попали в шторм, смыло за борт. А сгоревших в пожаре оформили “Ромео и Джульеттой”: дескать, молодые покончили жизнь самоубийством из-за того, что родители были против их отношений. Ничьи родные претензий, как водится, не имели.
А на следующий день эмиссары Борзого снова пошли по рыбакам - и на этот раз те были более сговорчивы. Все, за исключением одной артели…
“Чебуреков” в городе уважали и даже побаивались - к тому, что сильно отличается от привычной действительности, всегда относятся настороженно. Впрочем, никто не мог сказать о них плохого - с соседями вежливые, товар хороший, работников не из своих не обижают - но почти все единогласно сходились во мнении, что “какие-то они, эти Чебуреки, чуднЫе”: водовку не пьют, живут одним большим двором на шесть домов, без ссор между невестками и дележей имущества, да еще не местные и национальности не пойми какой…
С национальностью и происхождением и впрямь выходило непонятно. Отец “Чебуреков”, дядя Витя, был украинцем по папе и маме, но по итогам буремных революционных времен семья его оказалась аж в Узбекистане - где он, собственно, родился, вырос, откуда и был призван на фронт. Прошел всю войну, имел ранения и боевые ордена-медали. Вернулся в пустой дом - родители сгинули, никто точно не знал как, - женился на таборной цыганке (отчаянный был мужик - выкрал невесту из табора, родня приходила разбираться с ножами, но увидели, что любовь, и отстали) и пошел строгать детей. Родили аж троих, пока в 1949 году супруга его не умерла в одночасье из-за врачебной халатности при проведении какой-то элементарной медицинской процедуры.
Убитый горем, дядя Витя взял трех детей - пацанов мал мала меньше - и двинул на Украину. С Узбекистаном его больше ничего не связывало. А с Украиной - пока еще ничего.
Долго ли, коротко, но доехал он с малышней до маленького полустанка в Херсонской области, где и встретил красавицу Аллу - буквально на перроне. Алла была крымской татаркой, барышней прекрасной, но сурового нрава, пережившей депортацию и впоследствии срок по уголовке, за кражу. Жить там, где холодно и тайга, Алла не пожелала, в Крым татар тогда тоже не пускали - вот так и занесло её в наши края, где она устроилась работать на железнодорожной станции.
Была ли это любовь с первого взгляда, или просто “встретились два одиночества”, с непростыми биографиями и отягчающими обстоятельствами в виде кучи малолетних отпрысков с одной стороны и судимости с другой? Точно про то сейчас и не узнать, но жили они душа в душу до самой дяди Витиной смерти. И сгенерировали к тому же шестерых детей - и все пацаны!
Девять братьев в одной семье - это сила, я вам скажу. Подсмеиваться над черненькими соседские пацаны перестали очень скоро: те умели за себя постоять, дрались зло, ожесточенно, правило первой крови не соблюдали, бились, пока противник не просил пощады, или пока сами не могли встать. Хотя первыми не начинали - и вообще проблемными в обычном, подростковом понимании этого слова назвать их было нельзя: в доме царил безусловный авторитет родителей (чуть позже - и старшего брата), а любимой присказкой дяди Вити было “Береги платье снову, а честь смолоду”.
“Чебуреками” их прозвали, кстати, безо всякой издевки. Алла замечательно готовила разные татарские блюда - чебуреки, самсу, манты. Школьных столовок тогда не было, их, кстати, в городке том и сейчас нет - поэтому детям давали в школу “тормозок”. А чебурек, между прочим, очень удобная еда на вынос: и мясо, и хлеб, и вилка не нужна. В общем, сядут братья на перемене в ряд, где-то на школьной спортплощадке - и у каждого в руках по чебуреку, от первоклассника до выпусника. Ну и как тут еще называть, как не “Чебуреками”?
За сим закончим экскурс в историю - и перенесемся снова в те дни, когда Слава Борзый поимел долю со всех рыбаков, кроме “Чебуреков”, и сей факт определенно не давал ему покоя.
“Чебуреков” к тому времени осталось восемь - один из братьев поступил в мореходку и уехал из города. Возглавлял семейный бизнес старший брат, Витя-мясник. Это может звучать как дурацкая выдумка Олейникова-начинающего писателя - как и зачем рыбацкой артелью может заправлять мясник - тем не менее, поверьте, все именно так и было.
Витя в море сам не ходил, но полностью закрывал весь сопутствующий спектр вопросов: сбыт, деньги, люди, лодки-снасти и все остальное. Был он мужиком башковитым: например, первым додумался принимать заказы наперед, а не продавать выловленное по факту, поэтому артель “Чебуреков” имела даже что-то вроде производственного плана. Первым в городе начал искать - и нашел! - надежные выходы на директоров советских ресторанов и гастрономов из ближних областных центров, которые в те времена были главными “диспетчерами дефицита”.
Наконец, местный колхозный рынок также считался вотчиной Вити и “Чебуреков”, поэтому если какой-нибудь залетный отдыхающий бродил по торговым рядам в поисках икорки или осетрины, его направляли не куда-нибудь, а в мясную лавку. Где на заднем дворе стоял столик, мангал, пузатые бутыли с домашним вином, и под шашлычок Витя заводил с новым знакомцем задушевную беседу - которая часто завершалась не только розничной продажей, но и длительными деловыми контактами.
К тому же Витя был не какой-нибудь фиктивный, а самый настоящий мясник - тоже не хухры-мухры при советском дефиците. Все вкусности из одних рук - мясо и колбасы, язык и буженина, рыба и икра. Неудивительно, что местные чиновники и интеллигенция также при встрече здоровались с Виктором Викторовичем за руку и желали ему всяческого благоденствия.
Борзый братьев опасался. Крутой их нрав был Славе известен еще с детских времен - к тому же в случае силовой зарубы “Чебуреки” могли выставить до 30 бойцов: они сами, сыновья старших братьев, родственники жен, работники из артели и с рынка. Тем не менее, только “Чебуреки” стояли между Славой и полным его господством в городе. К тому же в качестве приятного бонуса под крыло Борзого переходил и колхозный рынок, который до сих пор, пользуясь протекцией “Чебуреков”, не платил вообще никому.
И Борзый решил атаковать…
Ранним утром в понедельник, когда рынок закрыт на выходной день, на ступеньках при входе в мясную лавку нашли избитое, переломанное тело Петюни - местного дурачка, безобидного, забавного. Петюня жил недалеко со старой мамой, была у него какая-никакая инвалидская пенсия, но все дни он проводил на рынке. Да и куда ж ему было еще пойти, кому он нужен? Сердобольные продавцы его подкармливали, наливали - а Петюня изо всех своих сил и разумений, а развит он был лет на шесть, хотя биологически шел ему то ли четвертый, то ли пятый десяток, старался быть полезным: то бегал с громкими возгласами, отпугивая птиц, бродячих собак и покупателей, которые были не в курсе его важной роли в жизни городского рынка, то пытался объяснить каким-нибудь заезжим москвичам, что “флукты плобовать без сплосу нельзя”. Короче, Петюня был самым безобидным существом, которое только можно было представить себе в радиусе ста километров от места событий.
Все сразу поняли, что это и от кого. В воздухе запахло войной.
Притихли все.
Рыбаки - которых было много, но все артели были порознь; рыбаки надеялись на то, что “Чебуреки” возьмут вверх, но верили в это слабо, поскольку у Борзого на тот момент было минимум втрое больше людей. Находились и такие, кто рассчитывал, что после лобовой разборки от артели “Чебуреков” ничего не останется - и можно будет скоренько нарастить свой бизнес за счет их клиентов.
Торговцы с рынка - потому что рыпаться за Чебуреков было опасно, Петюню было безумно жалко, но оказаться на его месте в случае вероятной победы Борзого не хотелось никому.
Даже менты - и те отошли в сторону, оформив смерть Петюни опять же как несчастный случай. Подписаться за Борзого служивым не позволяли остатки совести - поскольку, как ни крути, “Чебуреки” были в городе людьми уважаемыми, да и трудягами, каких мало. Но с другой стороны, кормящую руку кусать не комильфо, а именно ею и был для милиции и прокуратуры Слава.
Спустя пару дней в Витин павильон наведался Рома Белорус, и между ним и Витей состоялся короткий разговор:
- Ты нашу весточку получил?
- Да. - Мясник отвечал коротко, ровно, сосредоточенно разделывая телячью тушу. - Нехреновая у вас почта.
- Какая жизнь, такая и почта, Витя. Надо что-то решать. Слава относится к тебе и твоим с уважением. Но в городе все платят, а ты нет - сам понимаешь, это неправильно.
- А за что вам платить, пацаны? - Чебурек-старший по-прежнему не поднимал глаз.
- Витя, давай не будем. Не мы это придумали. Этот город под Борзым - и будет под ним, с вами или без вас. Мир сейчас так устроен. У тебя своя работа - рыба, мясо, икра. У нас свои дела - чтобы все было в городе спокойно и без проблем.
- Рома, так у нас и так нет проблем…
- Так и у херсонцев не было. А потом столько сразу бед навалилось: то тебе шторм, то пожар. Страшно жить сейчас одному. Никак одному нельзя. Ничего личного, Витя, ничего личного.
Мясник наконец закончил с тушей, разложил мясо по лоткам, снял фартук, тщательно вымыл руки. Все это время в лавке стояла полная тишина:
- Вот что я тебе скажу, Рома. С тобой я решать ничего не буду. Точнее, могу решить прямо сейчас кулаком в дыню - но ситуацию это не изменит. Приведешь своих бойцов - ну, пободаемся, поглядим, кто кому Рабинович. Ты положишь своих пацанов, я своих - оно никому не надо. В общем, передай Борзому, мое приглашение: сегодня в восемь, здесь, на рынке. Сядем, все обсудим, распишем. Но говорить буду только с ним.
- Эээ.. А чего на рынке-то? Подъезжай к нам “на дачу” - Дачей, из-за обилия деревьев и дикого винограда во дворе, называли дом жены Борзого, именно там находился “главный штаб” Славиной группировки.
- Вот поэтому ты, Рома, и ходишь в шестерах у Борзого, а сам таким никогда не будешь - Витя взглянул на Белоруса и криво, презрительно усмехнулся. - Тут большое хозяйство: мясные ряды, овощные, шмотки, хозтовары, запчасти. У каждого - свои обороты: кто-то с продаж будет платить, с кого-то надо помесячный “проездной” брать. От того и общая касса, и его доля зависит. Я что, все это Борзому на даче на бумажке рисовать стану?
…
Ровно без трех минут восемь - Славе нравилось быть точным, пунктуальность - вежливость королей, а в этом городе он теперь был король - к стоянке возле колхозного рынка подъехало несколько машин: “восьмерки”, “девятки”, “биммера” и знаменитая Славина “Тойота”.
На крыльце мясного павильона их уже встречали трое - сам Витя и двое его братьев, родной, Колька, высокий, черноволосый, с длинными руками, цыган и есть, и один из младших, от второй жены отцы, Юрка, такой же юркий, как его имя. Мужчины курили. Сквозь открытую дверь был виден накрытый стол внутри: бутылки, тарелки, большой кусок рыбного балыка, овощи, лук-чеснок. А на заднем дворе лавки потрескивали дрова в разведенном мангале.
Борзый (в своем неизменном черном костюме и галстуке-ленточке), Рома Белорус, Мичман и еще один парень по фамилии Штепа, который у Славы отвечал за объезд торгашей, и сбор кассы, поздоровались с Чебуреками и вошли внутрь. Дверь закрылась
...Начиная с этого места - и ровно до того момента, как дверь отворилась вновь - за дальнейшую достоверность истории ручаться я не могу, поскольку что именно случилось внутри павильона в тот вечер, мы знаем со слов единственного очевидца, пожелавшего этим поделиться. Но об этом - в самом конце истории.
Доподлинно известно, что бойцы Борзого, оставшиеся снаружи, не заметили ни шума, ни криков, не наблюдали вообще ничего подозрительного. Кто-то говорил, что слышал возню и удары, но не придал этому значения - в конце концов, люди собрались перетереть за шашлычком, могли же, скажем, рубить дрова. Но - даже говорившие не были в том стопроцентно уверены.
Однако все прекрасно помнят, что и как было спустя примерно полтора часа. Из мясной лавки во двор рынка вышел Коля-”Чебурек”, у которого на плече буквально повис Штепа. Последнего судорожно, неудержимо, почти безостановочно рвало.
- Чё такое, братка? Что с тобой? - пацаны Борзого обступили Штепу, но что предпринять в этой нетипичной ситуации, явно не знали. Тем более, что для обычной разборки вроде бы никаких зацепок не было: Коля-”Чебурек” не проявлял никаких признаков агрессии в отношении Штепы, а наоборот - пытался ему помочь:
- Посадите его где-то под деревом, дайте воды пару литров, пусть пьет и блюет, пока не перестанет. Не лучше не садите - пусть стоит, если сможет. И пусть кто-то останется рядом, потому что если упадет и потеряет сознание - может захлебнуться.
В этот момент дверь открылась вновь, и оттуда показался Рома Белорус. Выглядел он странно: шел медленно, чуть пошатываясь, глядя прямо перед собой и свесив руки плетьми. Сразу за ним, слегка поддерживая Рому выше локтя, в дверном проеме появился Витя-”Чебурек”: он провел Белоруса, как доброго друга, до самых ворот колхозного рынка. И уже там похлопал его по плечу и мягко, приглушенно сказал:
- Ничего личного, Рома. Так устроен мир.
После чего Витя развернулся и зашагал обратно в мясной павильон - как будто хотел закончить что-то незавершенное.
Последним из лавки вышел, нет, почти выбежал, Мичман. Даже в сумерках, при тусклом свете, вытекавшем из-за двери лавки, было видно, что он бледен. Очень бледен. Чрезвычайно.
- Уезжаем, пацаны. Уезжаем! - Мичман помахал рукой и бросился к своему BMW. Сел за руль, но тут же вышел, кинул ключи кому-то из своих. - Ты поведешь.
Руки у Мичмана дрожали.
- А Борзый? - спросил кто-то.
- Едем, едем. Не твое дело, как Борзый. Нормально Борзый. Едем быстро.
- Е….й р...т! Штепа мне машину обрыгал - раздалось вдруг.
- Едем! Едем! Едем! - требовал Мичман, почти в истерике.
Взвигнули шины. Одна за другой со стоянки возле колхозного рынка отъезжали “восьмерки”, “девятки” и “биммера”. Через пару минут на парковке осталась лишь одна машина - без водителя, пассажиров и признаков жизни. Известная на весь город черная “Тойота”.
И такая же черная, неподвижная человеческая фигура чуть поодаль - сгорбленная, с опущенными руками.
Это был Рома Белорус. Который был так тих и неподвижен во всей этой суматохе, настолько слился с темнотой и ландшафтом, что его забыли даже свои.
В мясном павильоне, впрочем, горел свет. И если прислушаться, можно было услышать негромкие голоса и даже какие-то не то постукивания, не то удары.
...
А что же Борзый, спросите вы?
Борзого с той поры никто и никогда не видел. Не было обнаружено ни его тела, ни одежды - любимого костюма и галстука. Машину на следующий день забрала жена - очень тихо и незаметно, даже не переступив порог рынка.
Более того, меньше чем через месяц ничего не осталось и от трудов Славы - его криминальный бизнес распался сам собой.
Штепа, едва оклемавшись после нескольких дней непрерывного блевания - когда он тут же исторгал наружу всё, что вливали в него близкие - ушел в запой, который почти не превращался четыре года, до тех пор, пока Штепа не умер от водки, посадив себе печень, почки и все, что только можно.
Мичман уехал из города на следующий день, забрав с собой борзовский общак за несколько месяцев и самые необходимые вещи. Говорили, что он забрался аж на Сахалин, устроился матросом на рыбопромысел - и не то, что не выезжает на материк, но и лишний раз не сходит с траулера на землю.
А Рома Белорус сошел с ума. Но он по-прежнему жив, хотя, конечно, теперь его никто не боится.
И если вы приедете в тот городок сегодня и увидите мужчину лет сорока пяти-пятидесяти, внешне даже симпатичного и ухоженного - за Ромой присматривает пожилая мама, так же, как и за Петюней, которого Рома грохнул накануне той судьбоносной встречи - мужчину, который бесцельно бродит по городу с опущенными руками, потом останавливается, подолгу смотрит в одну точку и плачет, повторяя: “Ничего личного. Ничего личного. Так устроен мир” - знайте, это и есть один из героев моего рассказа.
Виктор Викторович О., он же Витя-”Чебурек”, умер несколько лет назад - мирно и спокойно, в окружении нескольких братьев, детей и внуков. Колька и Юрка живы и продолжают семейное дело, но о том вечере никто и никогда не вспоминает - как будто все враз вытерли его из памяти, насовсем и без следа.
Эта история так и растворилась бы в годах и десятилетиях, как миллионы других трагедий, если бы не Штепа, который незадолго до собственной смерти рассказал всё случайному собутыльнику - из приезжих, не в городе, а в пансионате на косе. И это было удивительно, потому что местные алконавты не однажды с ним пили, подчас неделями, но никогда, никогда Штепа не заговоривал о том вечере. Но, видно, душу жгло, и Штепа, предчувствовавший собственный уход, просто не мог унести этот груз с собой в могилу.
В тот вечер четверку Борзого - его самого, Рому, Мичмана и Штепу - внутри павильона, спрятавшись, поджидали еще пятеро братьев-”Чебуреков”. На то, чтобы тихо скрутить, связать и закляпить рты гостям, ушло не более пары десятков секунд - в армии отслужили все братья, причем пятеро прошли ВДВ, а один побывал в Афганистане. После чего те же пятеро тихо ушли через задний двор рынка - Витя не хотел, чтобы младшие братья стали свидетелями того, что произойдет в дальнейшем. Остались только Колька и Юрка, которые и помогли реализовать задуманное.
Витя-”Чебурек” усадил связанных Мичмана, Рому и Штепу в рядок напротив своего прилавка. После чего ударом обухом топора резко оглушил Борзого, перерезал ему горло, профессионально (мясник же!) сцедил кровь. Уложил на стол. И разделал.
Штепа уверяет, что Рома Белорус сошел с ума еще тогда, в первые минуты. Однако если бы это было концом истории… В общем, чтобы не утомлять читателя живодерскими подробностями, скажу лишь, что в итоге Витя-”Чебурек” предложил своим гостям шашлыки из Борзого - на ужин. Когда им вынули кляпы изо рта, соратники вчера всесильного криминального авторитета, а ныне - основного блюда вечера - были настолько парализованы страхом (и Витя-”Чебурек” это очень четко просчитал), что и не пикнули до тех пор, пока не отведали поданное кушание. Водруженная прямо перед ними голова Славы Борзого кагбэ желала приятного аппетита… впрочем, мы же договоривались без подробностей.
Конечно, это была жестокость - немыслимая, порочная, ужасная. Но НЕОПРАВДАННАЯ ли? Полагаю, что оправданная. И уж конечно - эффективная. Безобидный Петюня, сгоревшие молодой рыбак и его девушка, четверо парней из херсонской артели, застреленные и сброшенные в море, другие убитые, раненые, запуганные…
Сколько их могло бы случиться еще, если бы не Витя-”Чебурек”, который природным чутьем и жизненной мудростью угадал, понял, что если умножить неоправданную, запредельную жестокость на жизнь - да, жизнь, в христианстве святую и неприкосновенную! - но лишь одного, ВСЕГО ОДНОГО, подонка, это может спасти жизни и судьбы десятков, сотен людей.
По обе стороны баррикад.
|
|
Форумы
Серверы
Суспільство
