киныч
подполковник
Возраст: 42
 : Kiev,Ukraine
С нами с 23.01.04
Посты: 2060
|
http://poruchik-sr.livejournal.com/527624.html
Искусство требует жертв
светлой памяти Танюши
часть первая: ЗДЕСЬ в АКТЕРЫ ЗАПИСЫВАЮТ?
С Остапом меня связывает настоящая мужская дружба. Я не знаю как это описать, но я знаю, что оно так, и это делает меня счастливым человеком. Не все могут похвастать дружбой длинною в жизнь.
Парочка мы довольно одиозная. Остап почти на голову ниже меня, маленький и подвижный.
Я относительно высок и тяжеловат. Мы выглядим с ним как неополитанский мастиф с пинчером. Правда этот пинчер бывший КМС по самбо и до сих пор подтягивается повесив на грудь пятнадцатикилограммовый блин от штанги, но под одеждой этого не видно.
История эта произошла 25 лет назад, когда мы были молоды, красивы и в полной силе, я - уже бывший КМС по дзю-до и Остап - еще действующий КМС по самбо. Его папа еврейскотурецкоподданный сильно страдал от этого увлечения сына. «Остик» - говорил папа: «ну что это за спорт для интеллигентного еврейского турецкого мальчика, неужели ты не мог выбрать какой-нибудь другой спорт, например шахматы.»
Остик кивал головой и отправлялся в спорт зал тягать железо и потеть на ковре.
После тренировок мы любили с ним гулять по Питеру. Просто так, безо всякой цели. Бродили по улицам и получали удовольствие от красавца-города. Вот так бродя или бредя никуда мы оказались на Моховой. Задолго до нас там оказался ЛГИТМиК (Ленинградский Государственный институт театра, музыки и кинематографии). На «Доске Объявлений» оказалось объявление о проходящем наборе студентов. Мы переглянулись. К тому моменту мы были уже дипломированными инженерами, молодыми специалистами и догуливали свои последние студенческие каникулы. До выхода на работу по месту распределения оставалось две недели. Мы смотрели на объявление и решали - стоит ли посвятить наши последние деньки беспечной свободы искусству. Вспомнив, что искусство требует жертв, мы взявшись за руки и сделав морды «мы с Тамарой ходим парой» вошли в помещение где принимали заявления.
За столами сидели симпатичные первокурсницы, комсомолки и будущие артистки. С первого взгляда стало ясно, что две недели потеряны не будут. Дождавшись своей очереди мы подошли к столу. Симпатичная приемщица заявлений от будущих знаменитостей поинтересовалась что мы хотим. Остап тут же взял быка за рога.
-Здесь на артистов записывают? – спросил он низким басом с одесским акцентом.
Девушка хмыкнула и принялась объяснять, что здесь принимают заявления на конкурс. Конкурс большой. У них в этом году набор по трем классам. Подано уже более 600 заявлений, а возьмут всего 25 человек. Поэтому, дескать, на артистов здесь не записывают, а только допускают к конкурсу.
-Допускайте! – уверенно приказал Остап.
-По какому классу? – поинтерсовалась девушка.
-По первому! – чуть не обиделся Остик.
Девушка внимательно рассматривала нашу парочку. Что-то для себя решив она нам предложила записаться на класс музыкальной комедии. Мы молчали. Она подумала и предложила драму – класс Горбачева худ рука Пушкинского театра.
-Ты его знаешь? – задал мне Остап наводящий вопрос.
-Я знаю Пушкинский театр - гордо показал я свою причастность к искусству.
-Этого достаточно - подытожил Остап и попросил, чтобы нас внесли в списки.
Девушка выполнила нашу просьбу и спросила чем еще может быть полезна. Она была удивительно мила и уходить не хотелось.
-А кто ведет другой класс? – поинтересовался Остап.
-Кацман Аркадий Иосифович
О! – сказал Остап. О! - повторил он многозначительно.
- Наш человек, турецкоподданый.
- Записывайте – велел он девушке.
- А за тебя я договорюсь – уверенно пообещал мне Остап.
Дальше говорить вроде было нечего и мы с сожалением оторвались от столика нашей симпатичной записывающей. Выйдя на улицу мы вдруг вспомнили, что совершенно не поинтересовались, что же надо делать на этом конкурсе. Повод был веский, и мы счастливые вернулись в помещение. Объяснив абитуриентам, что мы уже раз очередь остояли мы подошли к нашей любезной приемщице.
-А что мы должны делать? – деловито поинтересовался Остап.
-Вам надо будет знать два стихотворения, две басни и два отрывка прозы. Читать попросят только один, но знать надо два. Могут попросить подвигаться по сцене, станцевать или спеть.
Остап задумчиво глядел в потолок. Он знал одно стихотворение, ни одной басни, а прозу только ту, что читал на заборах, законы Кирхгофа прозой вряд ли можно было считать.
-А кто у вас по музкомедии? – неожиданно сменил он тему
-Штокбант Исак Романович
-Шпокбант, задумчиво произнес Остап.
-Ну Шпокбант так Шпокбант. Записывайте – велел он и потащил меня на улицу.
Оказавшись вновь на Моховой мы устроили маленький военный совет. Первый экзамен (консультация), где отметали 50% соискателей на великие роли, был на следующий день.
Стих, как я уже сказал Остап знал. Затык был с басней и с прозой. Посовещавшись мы решили, что М.Жванецкий это проза и Остап пообещал выучить один из его монологов, тем более что урывками он знал их почти все. Басню было предложено написать мне. Это была одна из особенностей памяти т.Бендера – он в момент запоминал все, что я писал прямо с голоса. Что это такое я не знаю, но вот такой феномен имел место быть.
Закончив с составлением плана мы двинулись к метро. Если кто знает Питер, то вспомнит, что с Моховой на Невский проспект выходят по Малой Садовой. А на углу Малой Садовой и Итальянской находится Дом Радио. Нет, нет, мы не пошли записываться в тот день на радио. Просто проходя мимо мы обратили внимание на припаркованные там «Чайки». Очевидно высокое начальство, работающее в этом заведение было «номенклатурой» и ездило на недоступных простому смертному автомобилях. Идея созрела мгновенно. Мы переглянулись и направились к крайнему лимузину. Шофер оказался свойским парнем и за 10 ре согласился подкинуть нас до Моховой (пути 3 минуты) прямо к экзамену. Мы разъехались по домам. Остап учить прозу, а я писать басни. Прозу я решил не учить, решив заменить ее если что стихами, которых знал великое множество.
На следующий день в назначенное время мы встретились с Остапом на ст.метро Гостиный Двор и пока шли до Дома Радио он с успехом запомнил обе басни. У Дома Радио на вчерашнем месте мы нашли нашего шофера, в белой рубашке, галстуке, и как было обговорено в фуражке. Он нам вежливо открыл дверль и мы уселись на заднее сиденье. Это была моя первая и последняя в жизни поездка в «Чайке». Длилась она, как уже было сказано минуты три. Машина въехала под арку, игнорируя «кирпич» и шофер, выскочив, любезно открыл нам двери. Мы вышли из машины и увидели вытянутые рожи абитуры, которая уже вычла 2 места из 25 возможных.
часть вторая: ЭКЗАМЕН (класс Игоря Горбачева)
Итак два места уже были зарезервированы за нами.
Что такое экзамены в Театральный институт? Это три тура и, так называемая, консультация. Консультация это первый барьер, где нещадно отсеивают от пятидесяти до шестидесяти процентов абитуриентов. Поэтому на консультацию именно записывают. Не требуется никаких документов, только имя и фамилия. Прошедшие консультацию на тех же условиях приглашаются на первый тур. И только пройдя первый тур разрешают подавать документы.
Так далеко мы с Остапом не заглядывали. Аккуратненько следуя по стрелочкам мы нашли аудиторию где эта самая консультация отсортировывала негодных к професии лицедев.
В аудиторию запускали по 20 или по 30 человек, сейчас точно не помню. Дождавшись своей очереди мы с очередной группой желающих попасть на сцену вошли в класс. Класс был небольшой. Три четверти его составляла площадка на которой должны были показывать свои таланты соискатели. Прямо перед этои импровизированной сценой, за составленными столами, сидела комиссия. За комиссией сидели любопытные студенты, пришедшие на халявную развлекуху. Слева и справа эту импровизированную сцену обрамляли в два полукруга стулья, куда нам и было предложено присесть.
Мы с Остапом скромненько присели с краешку, намериваясь насладиться выступлениями будущих звезд и попутно попытаться сообразить, что же ждет от нас комиссия. Краешек оказался не тот. Председатель комисии, дама стародворянского вида с пронзительными глазами полковника кавалерии и грацией балерины, решила начать именно с нашего края. Первым был Остап. Я, стало быть, вторым. Наш план подсмотреть «что надо» рухнул. Дама сделала жест рукой и стала ждать. Остап встал и...
-А можно я с ним местами поменяюсь, мне на этом стуле неудобно – спросил он даму и начал выпихивать меня с моего стула.
Дама не поняла.
-Вам не надо сидеть, Вам надо выйти на сцену.
-Я выйду – заверил ее Остап, -но сначала я посижу, а он пусть выходит пока. А потом я. Так мы оба с ним будем сидеть по очереди на удобном стуле – объяснил он свою комбинацию.
В глазах комиссии появился интерес. У дамы открылся рот и расширились зрачки.
Слегка согнувшись Остап пытался спихнуть меня со стула плечом и бил кулаком под ребра. Делалось это все в темпе полета калибри. После очередного довольно ощутимого тычка я рявкнул, что сейчас Остап станет калекой, так и не став актером, если не прекратит меня тузить. Мой крик очевидно привел в себя Дворянку и она заорала, что или Остап выйдет на сцену или будет хуже. Остап обреченно посмотрел на меня и поплелся на центр класса.
-Читайте! – с напором приказала Дворянка.
-Стих – объявил Остап. Затем он неожиданно отпрыгнул назад, присел и выкинул руку в пионерском салюте.
В зале все притихли.
-Блок – прокомментировал свой жест Остап.
-Александр Блок – после короткой паузы уточнил он.
Ночь, улица, фонарь, аптека.
Бессмысленный и тусклый свет.
Ну и т.д. Дальше вы сами знаете.
С моей точки зрения отчитал он неплохо, сделав всего одну ошобку – вместо «Умрешь, начнешь опять сначала» Остап с угрозой выдавил «Помрешь...» - но на смысле стиха это не должно было сказаться. Закончив стихотворение Остап оповестил, что АлексаннннДр (пауза, ах какая это была пауза) Пушкин будет в другой раз.
Дворянка почему то начала ерзать на стуле, но молчала. Остальная комиссия явно заинтересовалась и стала перешептываться.
Прозу – «Собрание на ликероводочном заводе» М. Жванецкого забраковали и попросили перейти к басне.
Остап сосредоточился. Он явно вошел в раж и уже видел себя на сцене всех больших и средних драматических театров.
-Сергей – объявил Остап.
-Кранты - подумал я. Сейчас он назовет мою фамилию и его выгонят со сцены. Не тут то было!
-Михалков – допредставил "автора" басни Остап.
Басня была такой:
Одна шестерка молодая
По жизни весело шагая
Не будучи козырной масти
Плевать на все имела счастье.
Она хамила королям,
К валетам посылала дам,
Десятками во всю сорила,
А козырей – тех матом крыла.
Мораль сей басни такова
Имейте дядюшкой туза.
Да, я знаю мораль немного не в рифму, ну да уж что было.
Дворянка замерла. Комиссия ждала приговора. Не знаю что она там для себя решила, но вдруг она вступила в беседу с Бендером.
-У Михалкова нет такой басни – раскрыла она секрет.
-Как же нет, когда я ее только вчера нашел и выучил – резонно ответил Остик.
-А где вы ее нашли? – попыталась уточнить Дворянка.
-А в книжке – не растерялся Остап.
-Есть вот такая толстая книжка – поведал он комиссии и развел большой и указательный пальцы правой руки так широко, как позаволили сухожилия. Студенты на задних рядах тряслись от хохота. Председательша комиссии тоже тряслась, но от чего, было пока непонятно. Глядя изподлобья на невозмутимо распялившего пальцы Остапа и не видя, что можно возразить на такой аргумент, ведь действительно, а вдруг! Вдруг это действительно басня Михалкова, ну не признаваться же при студентах, что ты не знаешь все творения известного баснописца.
-Хорошо – сказала Дворянка и попросила прочитать Остапа что-нибудь, что все знают.
-Хорошо – сказал Остап.
-Иван Андреич Крылов (пауза) Известный русский баснописец (пауза)
Ах, как он держал паузы. Качалов мог позавидовать. Чтобы вы почувствовали время, я приведу те мысли, которые успели пронестись сквозь мою голову в эту паузу.
-Он же не знает других басен. Если он сейчас выдаст мою вторую, то мне уже будет нечего читать. Не может же он меня так кинуть. Или он помнит, что-нибудь со школы и сейчас прочтет нормальную басню и тогда я опять буду выглядеть как дурак. Или... Нет этого не может быть.... Это он читать не будет...
Тут Бендер прервал паузу и закончил представление номера
-ИЗБРАННОЕ из НЕНАПЕЧАТАНННННОГО - голос его звенел.
Моя душа ушла в пятки. Я понял, что он будет читать ЭТО
Лисица сделала аборт.
Медведь принес в больницу торт.
Бюстгальтер волк лисе принес
И на коленях кот приполз.
А муж, баран, принес сирень.
Он думал у жены мигрень.
Мораль: Когда несешь жене цветы,
Подумай не баран ли ты!
Остап ждал апплодисментов. Вместо этого в зале раздался дикий вопль. Вопль исходил из под потолка. Я никогда не видел, чтоб так высоко подпрыгивали с места да еще в сидячем положении. То есть какая-то неведомая сила оторвала степенную даму от стула, вознесла ее над столом комисии и там оставила. И из этого зависшего положения она с закрытыми глазами орала: «ВОООООООООООН! ВООООООООООН ОТСЮДА!
Остап с интересом разглядывал это НЛО и не двигался с места. Когда воздух целиком вышел из ее груди и она в изнеможение упала на стул, он вежливо поинтересовался
-А можно мне посмотреть выступление других?
-Вон! – еле слышно прошептала дама. Остап поклонился и вышел.
О своем выступлении мне рассказывать нечего. После блестящего номера Остапа я вяло отчитал стихи, свою вторую басню и вышел из аудитории, чтобы не оставлять Остапа в одиночестве.
Следующим в нашем списке шел турецкоподданый А.И.Кацман
часть третья: ПОДГОТОВКА к ШТУРМУ
Не знаю считать ли первый блин комом, нам лично вкус понравился. Стихи я, кстати прочитал неплохо, я это чувствовал, но судя по всему этого было мало.
Ну что ж, между Горбачовым и Кацманом у нас было три дня. Три дня это вечность. Анекдот про студента которому задают вопрос сколько времени ему нужно чтобы выучить китайский, а тот интересуется когда экзамен, взят из жизни. Если за три дня мы выучивали полугодовой курс теоретических основ электротехники, сопромат и детали машин, то вшивую басню и стишок – раз плюнуть.
Дело, как мы для себя поняли было в правильной подборке материала. Правда правильность мы с Остапом понимали по разному. Он в качестве критерия привел всем известную фразу "краткость сестра таланта" и потребовал, чтобы я начал читать стихи, чтобы он мог выбрать. Я начал. Остап обрывал меня после второго четверостишья, резонно замечая, что предел краткости пройден. Таким манером мы добрались до "Белеет парус одинокий" М.Ю.Лермонтова. Прослушав стих дважды Остап признал безусловный талант Михаила Юрьевича и тут же со слуха воспроизвел стихотворение от начала и до конца. Блок был оставлен как запасной вариант, и мы приступили к подборке прозы. Здесь дело обстояло несколько сложней. Общнувшись с абитуриентами мы выяснили, что читать лучше всего "из образа". Варианта было два – взять любой отрывок и строить под него образ или найти отрывки которые безусловно подходят к уже существующему Остапу и вашему покорному слуге. Первый путь был явно длиннее. Перебрав в уме всех известных нам авторов от Михаила Жванецкого до Михаила Мишина мы остановились на Бабеле. Бабель писал под Остапа и даже в какой-то мере с Остапа. Главное не надо было маскировать одесский выговор Остика, он ложился на образ как пришитый.
Люди добрые, передо мной на кладбищенской стене сидел реб Арье-Лейб и суетился шепелявый Мойсейка, тот самый что забирал на этой стене лучшие места. И вот я буду говорить, как говорил господь на горе Синайской из горящего куста. Кладите себе в уши мои слова. Все, что я видел, я видел своими глазами. Я видел шепелявого Мойсейку, Шимшона из погребальной конторы и Арье-Лейба, гордого еврея, живущего при покойниках. У нас в руках безусловно была козырная карта.
Следующим этапом стала басня. Здесь опять возникли сложности. Выбор пал на "Ворону и лисицу". Ворона, благодаря характерному носу турецкоподданного, получалась неплохо, а вот лисица почему-то говорила с грузинским акцентом. Проведя допрос с пристрастием я выяснил, что накануне Остапу попалась переделка этой басни на грузинский манер:
Однажьды Бог послал ворон кусочка сыр. Ну, пармезан.
И он его тихонько жрал. Один. Как партизан.
Сидел себе на ветка заместо табуретка
И жрал, и жрал, и жрал, и жрал, и жрал!
Радостно сообщил мне Остик. После нескольких попыток сломать стереотип, у него и ворона заговорила по-грузински. Решение пришло само-сабой. Остап залез в кладовку и выволок оттуда огромную кэпку-аэродром. Акцент был оправдан и оставлен.
Быстренько подобрав материал для себя, получив одобрения Остапа, я предложил отправиться в Летний сад на предмет подчерпывания вдохновения, что мы и сделали.
Три дня пролетели мгновенно. Слегка причесавшись, мы явились в уже хорошо знакомое здание на Моховой, в наш будущий "альма матер". Вокруг волновалась абитура. Мы были спокойны как два штирлица в подвале у Мюллера, уверенные что имеем полную руку козырей.
В этот раз экзамен проходил в аудитории со сценой и амфитеатром. На первом ряду сидела комиссия, сзади опять же студенты. Сцену как и в прошлый раз обрамляли стулья для поступающих. Наученные прежним опытом мы выбрали другой край и чинно уселись. Комиссия посовещалась и ткнув пальцем в Остапа попросила выйти его на сцену.
часть четвертая: Экзамен (класс А.И. Кацмана)
В этот раз Остап не стал пререкаться. Он вышел на сцену как будто пароход привез его в Одессу, и он шел из порта на постоялый двор Любки Шнейвейс, прозванной Любкой Казак.
За столом сидела комиссия и внимательно смотрела на Остапа.
За стол садились не по старшинству. Глупая старость жалка не менее, чем
трусливая юность. И не по богатству. Подкладка тяжелого кошелька сшита из слез. За столом на первом месте сидели жених с невестой. Это их день. Ой, это Бабель. Так вот, председателем комиссии был Анатолий Самойлович Шведерский, удивительный человек и прекрасный преподаватель, как мы узнали потом. А на месте невесты сидела уже знакомая нам Дворянка. При появлении т.Бендера на сцене она, что называется, сделала стойку.
-Вы здесь уже были! , - злобно выплюнула она.
-Здесь я еще не был, - спокойно парировал Остап на секунду выйдя из образа.
-Начинайте, - предложил Анатолий Самойлович.
- Почтение, Грач, - начал Бендер, глядя в глаза Шведерскому, - если хотите что-нибудь наблюдать из жизни, то зайдите к нам на двор, есть с чего посмеяться...
Под конец его выступления смеялись все, и названный Грачем Шведерский, и студенты и даже Дворянка. Успех был на лицо. Наша брала. Даже выпаленный безразличным тоном и без интонаций «Парус» с успехом вплелся в канву выступления.
Остап с чувством выполненного долга вернулся на место.
Настала моя очередь. Если бы вы знали как тяжело выступать после ударного номера. Зритель невольно сравнивает то, что делаете вы, с тем, что он только что видел, безумно проигрышная позиция. Проанализировав ситуацию я решил начать со стихов. Читал солянку, мною собственноручно состряпанную, из Маяковского. Из раннего. По глазам студентов видел, что о существовании такого Владим Владимировича они не подозревали. Закончил чудеснейшими строками с фантастическими аллитерациями:
Глазами взвила ввысь стрелу.
Улыбку убери твою!
А сердце рвется к выстрелу,
а горло бредит бритвою.
В бессвязный бред о демоне
свилась моя тоска.
Она к воде меня манит,
ведет на крыши скат.
Снега кругом.
Снегов налет.
Завьются и замрут.
И падает
- опять -
на лед
замерзший изумруд.
Погибнет все.
сойдет на нет.
И тот,
кто жизнью движет,
последний луч
над тьмой планет
из солнц последних выжжет.
И только
боль моя
острей -
стою,
огнем обвит,
на несгорающем костре
немыслимой любви.
Чутко наблюдая за реакцией зала я понял, что мне удалось отвлечь публику от "одесских мотивов". Следующей была проза. Тогда я выбрал ее интуитивно. Значительно позднее я понял, какое впечатление произвел отрывок на комиссию, состоявшую из людей, переживших сталинские времена:
Добротные каменные дома на главных улицах, приветливый фонарик над входом в таверну, благодушные, сытые лавочники пьют пиво за чистыми столами и рассуждают о том, что мир совсем не плох, цены на хлеб падают, цены на латы растут, заговоры раскрываются вовремя, колдунов и подозрительных книгочеев сажают на кол, король, по обыкновению, велик и светел, а министр двора безгранично умен и всегда начеку. "Выдумают, надо же!.. Мир круглый! По мне хоть квадратный, а умов не мути!..", "От грамоты, от грамоты все идет, братья! Не в деньгах, мол, счастье, мужик, мол, тоже человек, дальше - больше, оскорбительные стишки, а там и бунт...", "Всех их на кол, братья!.. Я бы делал что? Я бы прямо спрашивал: грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!..", "Бина, пышка, еще три кружечки и порцию тушеного кролика!" А по булыжной мостовой -
грррум, грррум, грррум! - стучат коваными сапогами коренастые красномордые парни в серых рубахах, с тяжелыми топорами на правом плече. "Братья! Вот они, защитники! Разве эти допустят? Да ни в жисть!
А по темной равнине королевства, озаряемой заревами пожаров и искрами лучин, по дорогам и тропкам, изъеденные комарами, со сбитыми в кровь ногами, покрытые потом и пылью, измученные, перепуганные, убитые отчаянием, но твердые как сталь в своем единственном убеждении, бегут, идут, бредут, обходя заставы, сотни несчастных, объявленных вне закона за то, что они умеют и хотят лечить и учить свой изнуренный болезнями и погрязший в невежестве народ; за то, что они, подобно богам, создают из глины и камня вторую природу для украшения жизни не знающего красоты народа; за то, что они проникают в тайны природы, надеясь поставить эти тайны на службу своему неумелому, запуганному старинной чертовщиной народу... Беззащитные, добрые, непрактичные, далеко обогнавшие свой век...
Я не знаю каким чутьем я выкинул дона Ребу и название Арканар. Без них отрывок получился безотносительным, не превязанным к месту. То, что я понимал в том возрасте интуитивно, сидящие передо мной "старики" знали буквально. Триумф был полным!
Отдышавшись я сел на место. И в это время в аудиторию вошёл Мэтр – Аркадий Иосифович Кацман. Он скромненько присел с краю и дал знак продолжать выступления.
Когда вся группа отчитала и отпредставляла всем предложили покинуть зал и подождать приговора в коридоре. И тут была разыграна сцена из семнадцати мгновений весны
-Все свободны, - сказал Шведерский, а когда я уже был в дверях, то услышал знаменитыю фразу Мюллера
-А Вас, ШтирлицСергей, я попрошу остаться.
Я встал столбом. Что же я такого натворил, что сейчас меня потащат в мюллеровский подвал?!
-Выйдите на сцену, - приказал Анатолий Самойлович. И, обращаясь к Кацману – Он будет читать Маяковского. Я не знаю, что на меня нашло, но я во всеуслышанье объявил, что в один день одно и то же не читаю. В глазах комиссии проявилось недоумение смешанное с неудовольствием. Только позднее я узнал, что основная масса поступающих "готовит" два стихотворения. Они их именно готовят, а многие кроме двух стишков никаких других просто не знают. Обстановку разрядил Кацман.
-Пусть читает, что хочет, - сказал он ни к кому специально не обращаясь.
Порывшись у себя в голове я начал читать поэму Eсенина "Черный Человек". Кацман слушал внимательно. Потом он прервал меня и попросил что-нибудь еще. Я перешел на Блока. Говорят, что Александра Александровича очень тяжело декламировать. Лично я так не думаю. С Блока мы перешли на Николая Рубцова, с Рубцова на Евтушенко. Экзекуция продолжалась около часа. Я уже начал уставать.
И тут Шведерский говорит – Послушай, у тебя крупная фигура, сильный голос, прочитай что-нибудь резкое!
-НАТЕ!, - объявил я.
-Давайте! – отпарировал Кацман.
И я им дал...
Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько стихов шкатулок,
я - бесценных слов мот и транжир.
Буквально выхаркнул я комиссии с неприкрытой агрессией надвигаясь на них.
Потом резко повернулся к Кацману и ткнув в него пальцем, обращаясь только к нему, изменил утвердительную интонацию Маяковского на вопросительно-обличающую:
-Вот вы, мужчина? У вас в усах капуста
где-то недокушанных, недоеденных щей!
И тут же резко развернувшись навалился на Дворянку:
-А вы, женщина? – спросил я ее с усмешкой, и тут же саркастически ответил
- на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковин вещей!
Бедная Дворянка смотрела на меня с ужасом, она поняла, что сейчас ее будут убивать.
И уже к студентам:
Все вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
ощетинит ножки стоглавая вошь.
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется - и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну (пауза) в лицо (пауза и следующее слово с нажимом) ВАМ!
(веско как 100 пудов)Я!!!!!!!!! - (совершенно спокойно) бесценных слов транжир и мот.
И я смачно сплюнул на сцену!
Эффект был потрясающим. Все сидели и боялись пошевелиться. Я стоял на сцене красный с выпученными глазами и пыхтел как паровоз. Обстановку опять разрядил Кацман.
-Молодец, а теперь подойди сюда и присядь, будем разговаривать.
-Я тебя возьму, - продолжил Аркадий Иосифович,- завтра сдашь документы.
Я был готов провалиться сквозь землю. С трудом подбирая слова я объяснил ему, что у меня в кармане диплом инженера и никто не позволит мне поступать во внепрофильный институт. Кацман подумал и сказал, что он договорится и с Министерством Образования, и с Министерством Электротехнической промышленности и что я обязан поступать, что мое место на сцене. Потом мне уже объяснили, что это чрезвычайная редкость, чтобы вот так с консультации, не протащив через все три тура Мэтр обещал человеку поступление. Тогда я этого не знал. Все что я знал, что я инженер, хочу остаться инженером и что мне ужасно стыдно перед этим человеком, который случайно оказался предметом моей забавы.
Мне потом не пришлось с ним встречаться. Я знал многих его учеников. Его спектакли (спектакли его курса) в Учебном театре шли на Ура. Это была история и мудрость нашего театра. Это был Великий Человек. А тогда я – развлекающийся болван, сидел перед ним и горел, горел от стыда.
-Жаль, - сказал Аркадий Иосифович. – Ну если передумаешь, то возвращайся.
Я не вернулся тогда к нему. Я все хотел зайти и еще раз попросить прощения, но все как-то не скалдывалось. А потом я узнал, что он умер. Его нашли в ванной через неделю после смерти. Он жил один.
часть пятая: Экзамен у Штокбанта
К Исак Романовичу мы уже шли спокойно. Первое выступление, оно же первая и последняя репетиция не давали никакого повода к волнению. А зря. Когда мы вошли в аудиторию, то к своему величайшему изумлению увидели рядом со Штокбантом, как потом выяснились, его правую руку – Шведерского. По какой причине Анатолий Самойлович нас тогда не сдал, я не знаю до сих пор. Но вот не сдал.
Мы поочередно отработали каждый свой блок и сидели, наблюдая как пыхтят и пыжатся наши конкуренты. Должен сказать, что были очень и очень интересные выступления. Были и такие, что хоть стой, хоть падай. В общем мы получили то за чем пришли – массу удовольствия. Досмотрев и дослушав свою группу мы уже были готовы навсегда упорхнуть из этой обители лицедейства, как вдруг увидели, что Шведерский что-то нашептывает Штокбанту. Штокбант с интересом поглядывает в нашу сторону. И тут повторяется то, что уже было у Кацмана. Всем предлагают выйти, а нас с Остапом просят остаться.
И вот тут началось гонялово по полной програме. Во первых меня заставили петь. Это было ужастно. Голос у меня конечно есть, слух вроде тоже, только они никак не стыкуются. В общем пою я как хор Пятницкого-Суботницкого без дирижера, да еще и разведенный по разным комнатам. Промяуков что-то типа “вот кто-то с горочки спустился” я неожиданно для самого себя предложил Исак Романычу исполнить оперу собственного сочинения на два голоса. Штокбант согласился. И вот мы вдвоем с Остапом проиграли на сцене оперу в два действия с прологом и эпилогом, написанную на популярные тогда (да и сейчас) эстрадные мелодии. Штокбант прихлопывал и подпевал. Мы абсолютно забыли где находимся. Обстановка была совершенно домашней. Господи, дай всем студентам такую атмосферу на экзамене. Исак Романыч радовался как ребенок, он вставлял свои реплики и на полном серьезе режессировал всем этим безобразием. Закончив с песнями мы гордо сообщили, что вообще-то у нас есть и интермедии. Штокбант приказал играть. И мы играли. И он опять веселился. Но час расплаты все таки настал. Исак Романыч объявил, что он нас берет. Ну просто напасть какая-то. Пришлось опять объяснять про дипломы инженеров и про невозможность подачи документов во внепрофильный ВУЗ.
Вы видели живьем Зевса-Громовержца? Я видел. Штокбант метал громы и молнии. Он орал на нас как только отец может орать на оболтусов сыновей. Мы были двумя негодяями, которые отняли время у родителя, а теперь хотят улизнуть не дослушав. Мы стояли опустив головы и слушали. Очевидно вид нашего раскаяния наконец растопил сердце Исака Романовича и он велел нам убираться и больше никогда не показываться ему на глаза. Мы согласно кивнули и поплелись к дверям. Уже в дверях мне захотелось ободрить старика. Я повернулся и сказал сильно ободряюще – Да не расстраивайтесь вы так, - сказал я – обещаю, что на следующий год мы будем с вами работать в одной приемной комиссии. За дверь меня выкинул взгляд.
История имела маленькое послесловие. Совершенно неожиданно отчет об этом похождении потребовала у меня моя мама. Поскольку мы ей ничего не рассказывали, а с театром она ну никак связана не была, то я естественно спросил об источнике информации. Этим источником оказалась начмед маминой больницы. Оказывается у нее лечились внуки Штокбанта. И вот приведя дите на осмотр, Исак Романыч с горечью поведал ей историю про двух засранцев, которых он был готов взять на свой курс и учить всему что он знал сам, а эти два засранца ну и т.д. Начмед передала историю моей маме. По некоторым деталям мамочка в секунду вычислила засранцев.
Так вот закончилось наше поступление в Ленинградский Государственный Институт Театра Музыки и Кинематографии. Поступление закончилось, но началась долгая дружба с этим ВУЗом. На следующий год мы, таки, сидели в приемной комиссии, сначала на правах наблюдающих, а потом и полноправными членами. Но это, как говорится, уже совсем другая история.
|
|
Форумы
Серверы
Суспільство
