Книга выйдет в свет осенью нынешнего года. А пока только несколько отрывков из нее опубликованы в журнале «Октябрь». В литературном кафе «Пироги на Никольской» состоялась встреча Василия Аксенова с читателями из цикла «Перед книгой».
Организаторы проводят такие вечера в момент, когда новые творения известных авторов еще не успели обессмертить юркие издатели и записные критики, когда с произведением еще не ознакомлен глазастый читатель, когда написанное еще прикрыто тайной…

— Этот роман для меня самого оказался полной неожиданностью. Я совсем недавно окончил другой большой роман «Вольтерьянцы и вольтерьянки». Обычно я работаю над книгой года три. Но тут вдруг меня почему–то понесло в отдаленные времена собственной юности. Мои издатели все время уговаривают меня написать мемуары, а мне что–то не пишется никак, потому что все свои впечатления и воспоминания я всаживаю в беллетристику. Возможно, что это подспудное желание и одновременное отталкивание от мемуаров и привело меня в 1952 год. А это последний год жизни Сталина. В марте 53–го вождь умирает? и начинает умирать социализм. Я глубоко убежден, что до 53–го социализм нарастал, а потом достиг пика и стал уходить вниз. В книге главные герои — два молодых ветерана войны, влюбленных в одну 19–летнюю золотоволосую студентку МГУ. Сталинскую стипендиатку, дочку очень секретного ядерного физика. Девушку по имени Глика (Гликерия) Новотканная. Она с мамой и папой живет в яузской высотке, не в котельнической — в этой я сам сейчас живу. У студентки есть, естественно, ровесники. Я не задавался целью повествовать о своем поколении, но все произошло неожиданно. У меня всегда так получается, что я сам не догадываюсь, что же будет через пять страниц повествования. Мои персонажи начинают упрямо действовать по своей воле. Я задумал все как любовный треугольник, как сентиментальную историю. Но потом все это поволокло меня в авантюрный сюжет. Даже некто, похожий на меня самого в те годы, появился в книге. Это персонаж, которого зовут Так Таковский. Он приехал в Москву из Казани. И вот временами я появляюсь на страницах повести и начинаю говорить от первого лица.

ШО То есть «Москва–ква–ква» — это не продолжение «Московской саги»?
— Нет–нет. Хотя в книге один из героев — Кирилл Смельчаков, поэт–фронтовик — вспоминает момент, когда он летел на передовую вместе с маршалом Градовым. И в самолете между ними состоялась беседа. А Градов — это персонаж из «Московской саги», если вы помните, а так больше ничего общего. У Смельчакова довольно много прототипов, но основной — это Симонов. В общем, он весь такой вот: смелый, бравый, удачливый. Человек хемингуэевского склада. Он и стихи пишет, и не только пишет, но и широко публикует. Он семижды лауреат Сталинской премии по литературе. Кроме того, что он поэт, он еще является офицером ГРУ, резерва ГРУ — советский агент, в общем. Он часто ездит за границу в рамках борьбы за мир. Тогда на Западе шла колоссальная волна протестов против войны. И еще он любимец Сталина. Вождь иногда по ночам ему звонит, и они вместе киряют коньяк. По телефону Сталин спрашивает: «Кирилл, ты что пьешь? А тот отвечает: «Ереван»». А Иосиф ему: ««Ереван» — это говно! Пей «Греми». Я тебе пришлю ящик «Греми»»… В таком духе они общаются. И Иосиф почему–то относится с симпатией к Смельчакову. Один раз даже говорит ему: «Вот ты ездишь за границу и наверняка знаешь, какие гадости про меня там пишут? Как будто я диктатор? Но они не понимают, что у меня есть очень острое чувство врага. Я сразу же, как вижу врага, стараюсь его уничтожить. И всегда оказываюсь прав, после уничтожения выясняется, что это действительно был враг. Но есть у меня не менее острое чувство друга. Вот ты мне только что прочел стихотворение, яркое антисоветское стихотворение «Тезей». Но я вижу в тебе друга, а не врага — и все…»
А стихи Смельчакова я старался стилизовать (я их сам, естественно, сочинил) под Симонова и не только под него. Под Поженяна, под Гудзенко, под Межирова. Под поэтов этого поколения… Там, в книге, есть одна баллада о Тезее. Вообще лабиринт — одна из главных тем моего повествования. Чернота черноты! Безвыходность абсолютная.

ШО Судя по названию, этого не скажешь. Звучит–то легкомысленно, даже весело.
— Название романа квакает из–за того, что поэт Смельчаков всю дорогу что–то рифмует. Он рифмует не задумываясь, не вникая в смысл созвучия… Зато когда он впервые прочел «Тезея» отцу своей любимой девушки Лики Новотканной, очень секретному физику, тот строго сказал: «Ты хочешь всех нас подвести под монастырь? Неужели ты не понимаешь, что всего семь лет прошло после постановления партии и правительства о журналах «Звезда» и «Ленинград». Ты что, не понимаешь, как твою балладу будут трактовать?» А Кирилл Смельчаков ему говорит, ничтоже сумняшеся: «О чем это вы? Этот бык — это пентагонская военщина! А Тезей хочет убить быка!»

ШО Тогда ваша книга попахивает античной трагедий.
— Я честно предполагал, что у меня получится довольно–таки камерная история. Не зря же я назвал ее в подзаголовке «Сцены 50–х годов». Ведь меня интересовали не столько интриги, сколько детали быта: что носили, что ели, чем жили тогда. У меня даже есть описание, как в июле на Москва–реке открывались купальни. Ведь сегодня мало кто уже помнит такие купальни. Сейчас странно представить, что в Москве купались тогда. И главная купальня была на каменных ступенях ЦПКиО. И люди там купались, и даже какая–то светская жизнь шла на граните ступеней, страннейшая, и гребные соревнования там устраивались. Этакий Дейнека. Кстати, эстетика Дейнеки в этой книге ощущается: пролетают гидропланы, мчатся катера. Я там сравниваю толпу отдыхающих из ЦПКиО с публикой из платоновской «Республики» в городе Сиракузы. Ведь Платон, как известно, писал свою «Республику» в городе Сиракузы. Вот я и вообразил себе обнаженных сиракузян. То есть такие описания меня интересовали больше, чем фабула, чем то, что могло произойти. Я не знал, что может случиться, и там вдруг начала вырисовываться авантюра. Совершенно неожиданно для автора. Понимаете, это время, когда холодная война достигла своей вершины, и все считали, что врагом номер один был Пентагон, американская военщина. А на самом деле злейшим врагом для Сталина был Иосип Броз Тито. Наш вождь больше всего боялся Тито. Он даже жаловался по ночам Смельчакову, что смертельно боится гайдуков титовских. Надо сказать, что почти все полуфантастические истории этой книги основаны на городских мифах того времени. Даже самая невероятная история, рассказанная матерью Глики, которую зовут Ариадна, при всей своей невозможности была реальным мифом, бытующим в СССР.

ШО Слухом?
— Нет, это были не слухи и не сплетни. Не хочется до выхода книги об этом рассказывать. Но слухи и сплетни тоже были учтены… Еще по поводу титовских гайдуков. Один из соратников Тито писал в своем дневнике, что в 45–м году Тито под эйфорией победы отправил Сталину предложение присоединить Югославию к СССР на правах союзной республики. Сталин сначала обрадовался, а потом решил, что это хитроумная интрига Тито. Серб хочет войти в Кремль, отпраздновать там шумно присоединение, а ночью всех вырежут гайдуки из его личной охраны. Сталин панически боялся этих мифических гайдуков. Говорил: «Приходишь в Большой театр, а там на тебя сразу двенадцать рож поворачиваются. Уничтожаешь этих, сразу появляются другие, совсем не жалеет людей кровавая собака…»
У Сталина уже начинались разлады памяти, какие–то выпадения. Иногда он начинал предлагать чудовищные проекты. Вокруг были люди, которые игнорировали эти несуразности, да и сам он забывал о них, но потом вдруг вспоминал, метал молнии и опять забывал. Вот и про этих гайдуков он все время чего–то соображал, и окружающие воспринимали это как паранойю…
А черногорские гайдуки на самом деле накапливались в Москве.

ШО А что пили ваши сверстники в эти годы, что курили? Кстати, о деталях.
— Студенты пили портвейн «777», или, как мы его называли, «Три топорика». Пили их с удовольствием. Еще был портвейн «Агдам», его тоже пили. Вот интересный момент насчет сигарет. Глика не курила — комсомолка, спортсменка. Когда она познакомилась с Кириллом, то спросила, что он курит. А он ей говорит: «Вы знаете, во время войны я курил вирджинский табак, который поставляли союзники. Теперь он пропал, остался один гнусный «Дукат». Но недавно в продаже появились сигареты «Лаки страйк» с настоящим турецким табаком…» Кстати, еще о странном названии книги. Мой герой Так Таковский в 90–е годы возвращается в Москву из эмиграции. Он 25 лет жил в Бразилии. И женился там на молодой бразильянке. И они с женой приехали, и он смотрит на высотку, и душа его разрывается от ностальгии. А бразильянка идет рядом с ним, и вслушивается в разговоры прохожих, и вдруг замечает: мне нравится твоя ква–ква. Так она восприняла обычную разговорную русскую речь.

ШО Так в чем же главная авантюра книги?
— Когда появляется другой главный герой: Жорж Моккинакки — альтер–эго Смельчакова. Он контр–адмирал и летает на личном гидроплане. Он красиво ухаживает за Гликой и даже отбивает ее у Кирилла. Как–то они танцуют под песню:

Здравствуй, здравствуй, друг мой дорогой!
Здравствуй, здравствуй, город над рекой!
Видишь, ты прошел все испытанья
Под высоковольтною дугой…

Это фраза, которой не было в реальной песне того времени. Но все танцующие хором подхватывают: «Под высоковольтною дугой». И Моккинакки уговаривает Глику: «Давай махнем в Абхазию». А она ему: «С тобой куда угодно». И он на личном гидроплане ночью переправляет ее в Абхазию. И на большой высоте Глика теряет невинность. И утром гидроплан приводняется. Их ждет невероятно роскошный дом. На гребне волны удивленная Глика видит серфингиста. А вечером в ресторане она замечает, что и посетители и прислуга говорят по–французски. Надо сказать, что девушка сама прекрасно знает французский. И Моккинакки ей говорит, что вся Абхазия находится на спецрежиме. Вообще в книге до конца так и неясно, что это за спецрежим странный. Но из гидроплана все равно выгружают тяжелые ящики, и местные жители их куда–то уносят… Я сам до сих пор под впечатлением, как быстро шла работа над новой книгой. За восемь месяцев я написал ее с колоссальным наслаждением. Просто кайф ловил. Так интересно было работать…

ШО Сегодня мифологизацию советского прошлого некоторые воспринимают в качестве идеализации. Не будет ли ваша книга способствовать такой путанице?
— Нет, такого не произойдет. Потому что в книге на самом–то деле страшные события происходят. Это я вам о веселых приключениях рассказывал. А в книге на вершине одной из высоток отборные технологи ГУЛАГа устанавливают секретное приспособление. Так же как и у Солженицына «В круге первом». Конечно, им всем обещают свободу, но после окончания разработки ведут на расстрел.

Беседовал Александр Чернов